«… – Эхма! – кричал оживленный Тугоуздов, в то время как мы, усевшись на лихача, мчались в оперетку. – Ходи, изба, ходи, печь! Гоп, гоп! Хорошо жить на свете, а?– Совершенно безвредно, – улыбнулся я, впадая в его тон. – Так мы в оперетку?– В оперетку. Там, знаешь, есть такие разные женщиночки. Хорр…шо!«Вот оно, – подумал я, – настоящая широкая московская душа». …...

«… – Вот, например, через неделю назначено мое дело. Привлекают к ответственности за то, что я перепечатал заметку о полицеймейстере, избившем еврея.– Он что же?.. Не бил его, что ли?– Он-то бил. А только говорят, что этого нельзя было разглашать в печати. Он бил его, так сказать, доверительно, не для печати. …»...

«… Действительно, палкой он постучал так громко и заложил ногу за ногу так решительно – будто бы хотел потребовать все самое лучшее, что есть в погребе, в кухне и на сцене.– Что позволите? – замотал невидимым хвостом метрдотель.Костя поднял на него рассеянные, томные глаза.– А? Дайте-ка мне… стакан чаю с лимоном. Только покрепче! …»...

«… – А ревнивые супруги! – подхватил я. – Помнишь их, Андерс? Когда она застала мужа с горничной – что было? Где крики? Где ссора и скандал? Ни звука! Просто взяла она горничную и с мягкой улыбкой выбросила в открытое окно. Правда, та сломала себе ногу, но…– …Но ведь это было на улице, – ревниво подхватил старикашка. – То, что на улице, к моему меблированному дом...

«… Между корью и сценой существует огромное сходство: тем и другим хоть раз в жизни нужно переболеть.Но между корью и сценой существует и огромная разница: в то время как корью переболеешь только раз в жизни – и конец, заболевание сценой делается хроническим, неизлечимым. …»...

...